Кооп-стоп [сборник] - Ксения Васильевна Бахарева

что такой мучительный груз вынести на своих плечах психологически совсем не просто. Всякий раз, как только Данила закрывал глаза, пытаясь уснуть, перед глазами тот час же возникала та злосчастная посылка, с грохотом передвигающаяся по транспортеру, которая вот-вот должна взорваться…

Он потерял аппетит, перестал спать, от нервного перенапряжения и отсутствия нормального сна руки его постоянно дрожали, щеки ввалились, оголив и без того круглые большие глаза затравленного голодного зверя. И когда следователь попросил написать Марине записку, Федоров с легкостью нацарапал: «Говори правду!», ибо не мог представить, что из-за его трагической бездумной глупости может сломаться еще одна жизнь…

Через месяц подследственного Федорова повезли в Новинки для прохождения психиатрической экспертизы. Разумеется, после нескольких утомительных бесед с врачом с использованием маленького молоточка по коленкам нервного и подавленного Данилу психиатры признали вменяемым, даже несмотря на случившуюся во время проведения экспертизы бурную агрессивную истерику, после которой Федорову вкололи диазепам.

Очнувшись от успокоительного сна, главный фигурант уголовного дела аккуратно проследил за медбратом, когда тот доставал из шкафчика транквилизатор, и той же ночью, дождавшись, пока дежурный медицинский персонал уснет крепким сном или просто начнет клевать носом, Данила стащил ключ от заветного ящика с сильнодействующими препаратами.

Вернувшись в камеру следственного изолятора, Федоров выпил целую упаковку, в полном сознании лег на кровать, успокаивая себя мыслью, что отныне все прежние невыносимые мучения совести наконец закончатся, просто потому, что он уйдет в мир иной. Однако, вопреки ожиданиям, до смерти Федорову оказалось еще далеко: от выпитых транквилизаторов он впал в кому. Скорая медицинская помощь эффекта не дала, и обвиняемого в бессознательном состоянии срочно перевезли в больницу МВД БССР.

От чрезвычайного происшествия у следствия появились новые вопросы. Сам отравился или помогли? Имел ли к этому отношение Мазовецкий? Ведь карточные долги, как известно, не прощают. Морозов с Латышевым в срочном порядке изучали поведение сокамерников по следственному изолятору, и те по очереди давали показания, в подробностях описывая, что в тот вечер на самом деле случилось с Федоровым.

Все это время Марина пребывала в неведении о причинах долгого топтания следствия на одном месте. Лишь однажды при перемещении арестантов в следственном изоляторе она нос к носу встретилась в Мазовецким.

– Привет, подружка! – окликнул ее знакомый голос шулера.

Марина и не узнала его, если бы он сам не поздоровался. Теперь она совсем не боялась шулера, к тому же почему-то он показался ей совсем невзрачным в арестантской робе и значительно меньшего роста.

– Нашел подружку! – удивилась Марина обращению, словно Мазовецкий был знаком с ней сто лет.

– А твой-то пытался на тот свет уйти, да и это не получилось как следует. За что ни берется – везде облом.

– Что с ним? – побелела Марина.

– В коме он.

– Врешь!

– Сама у следака спроси.

– Разговорчики! – обрубил незаконное общение подследственных конвоир и подтолкнул Марину к выходу в прогулочный дворик.

На следующем допросе Морозов подтвердил информацию о состоянии здоровья Данилы, пытавшегося свести счеты с жизнью и ныне пребывающего в коме, и даже дал почитать заключение врачей в материалах уголовного дела.

– Как вы думаете, он выживет?

– Откуда ж мне знать, я – не Господь Бог.

Всю ночь, стоя в камере следственного изолятора на коленях, женщина шептала молитву о спасении любимого, обращаясь к маленькой иконке, подаренной намедни вышедшей на волю соседкой. В монологе этом Марина просила о здравии Данилы простыми проникновенными словами, поскольку не знала ни одной молитвы, обучаясь в советской атеистической школе. И то ли неправильная, но искренняя молитва помогла, то ли сила отчаянной женской любви дошла до самого сердца самоубийцы, то ли по простому случайному совпадению, но на 29-й день комы Данила вдруг очнулся на этом свете, о чем Морозов не преминул сообщить подследственной Петриковой.

Разузнав в дежурной части адрес милицейского общежития, Вениамин направился к давнему знакомому старшему лейтенанту Латышеву.

– Венька, ты ли это? – на стук открыв дверь комнаты, не поверил своим глазам Латышев.

– Я, Сашок, я, – Мазовецкий-старший протянул милиционеру бутылку водки.

– Ого! Финская… Ну, проходи в мои холостяцкие хоромы.

Давненько мы с тобой не виделись. С тех самых пор, как ты сбежал, а меня турнули из Могилевского ГУВД за связь с уголовным элементом.

– Это я, что ли, – уголовный элемент?

Вениамин огляделся в казенной комнатушке с единственным стулом у стола и раскладным диваном.

– А то кто ж? Присаживайся… Выпьем за встречу?

– Ну я ж не греть напиток принес. Разливай. Скромно живешь, лейтенант Латышев…

– Старший лейтенант.

– Растешь не по дням, а по часам.

– Зато честно и ни от кого не бегаю.

– Так и я не бегаю. Но тебе, честному милиционеру, пора бы уже полковником быть или генералом…

– Не прав ты, Веня, честные милиционеры по земле ходят, а в генералы выбиваются кабинетные служки. Впрочем, я на судьбу не жалуюсь. Ты-то как?

– Я на покой ушел. Живу в Крыму.

– Один?

– Есть у меня один верный друг, и тот – собака.

– Тамара как?

– А что Тамара? Живет с братом моим…

– Все забыть не можешь?

– Да нет, все давно быльем поросло… Про Кислицкого слышал что-нибудь?

– На том свете уже, царство ему небесное. Он недолго праздновал победу: пить стал сильно, и вскоре его выгнали из органов… Давай выпьем за твое здоровье!

– И за твое! – Вениамин чокнулся с Латышевым граненым стаканом, закусил соленым огурцом и погрузился в воспоминания…

В тот далекий вечер Вениамин с Тамарой, а было им тогда лет на двадцать меньше, праздновали в ресторане ее день рождения. Влюбленные молодые люди особо не замечали балаганной суеты вокруг, пока к имениннице не начал приставать пьяный мужлан в милицейской форме. Девушка поначалу скромно отказывалась от навязчивого гражданина, потом все же станцевала половину танца, после которого опьяненный не столько ее красотой, сколько выпитой водкой, неуклюжий подполковник рухнул на напольную керамическую вазу, разбив себе губу. Но и это не остановило разухабистого милиционера, и он на глазах у изумленной публики кинулся обнимать Тамару и неприлично хватать за интимные места. Недолго терпел Вениамин. Просто встал из-за стола и нокаутировал пьяного подполковника. За некрасивой сценой наблюдали несколько офицеров за соседним столиком, в том числе и младший лейтенант Александр Латышев.

– Тебя как звать, Илья Муромец? – поинтересовался младший лейтенант у Тамариного защитника.

– Веней…

– А я – младший лейтенант Латышев. Извини, дружище, наш Кислицкий всегда такой, как напьется. А в честь дня советской милиции – грех не выпить. Не волнуйся, старик, тебе ничего не будет…

Но Латышев глубоко ошибся. Пьяный